Когнитивно-смысловая теория аддикций и её применение в психотерапии, основанной на культуре метамодерна

УДК:616.89-008.441.13:615.851

КОГНИТИВНО-СМЫСЛОВАЯ ТЕОРИЯ АДДИКЦИЙ И ЕЁ ПРИМЕНЕНИЕ В ПСИХОТЕРАПИИ, ОСНОВАННОЙ НА КУЛЬТУРЕ МЕТАМОДЕРНА

Гребенюк А.А.
кандидат психологических наук, врач психотерапевт, врач психиатр-нарколог,
ГБУЗ РК «Крымский научно-практический центр наркологии», дневной стационар

Носовцов А.Е.
медицинский психолог,
ГБУЗ РК «Крымский научно-практический центр наркологии», дневной стационар

Аннотация: когнитивно-смысловая теория аддикций описывает сформированный в эпоху постмодерна «миф одержимости крейвингом», заставляющий воспринимать симптом патологического влечения к аддиктивному агенту как состояние, способное полностью подчинить себе личность, а также связанные с ним смысловые образования, ориентирующие субъекта на отказ от ответственности за своё аддиктивное поведение. Авторами предлагается основанная на культуре метамодерна «когнитивно-смысловая антикрейвинговая терапия» (КСАкТ) ­– направленная на формирование личностной ценности эффективного самоуправления желаниями, связанными с аддиктивным агентом.

Ключевые слова: крейвинг, миф, аддикция, лингвистическая психотерапия, постмодерн, метамодерн, КСАкТ.

COGNITIVE-SENSE ADDICTION THEORY AND ITS APPLICATION IN THERAPY, BASED ON THE CULTURE OF METAMODERNISM

Grebenyuk A.A.
Nosovtsov A.E.

Abstract: cognitive-sense addiction theory describes, is formed in the postmodern era, "the craving obsession myth", which forcing perceive craving symptom to the addictive agent as a condition that can completely subdue the personality, as well as the associated meaning constructs, focusing person on the disclaimer for their addictive behavior. The authors suggest is based on metamodern culture "cognitive sense anti-craving therapy" (CSAcT) – is aimed at the formation of personal values of effective government desires associated with addictive agent.

Key words: craving, myth, addiction, linguistic psychotherapy, postmodern, metamodern, CSAcT.

Начиная с 1990-х годов, развитие культуры вошло в эпоху метамодернизма [1] (от греч. μεταξύ – «движение между и вне противоположных полюсов» – термин, почерпнутый из платоновского диалога «Пир» [2; 3]). В результате модернистский пафос доказательной аддиктологии и опровергающий его постмодернистский парамедицинский вызов стали порождать нарастающее чувство недоверия и к тому и другому одновременно, приближая и аддиктологов, и их пациентов к апофатическому «ни это, ни то».

Разочарование в методах, которые ещё недавно успешно «исцеляли» сотни и тысячи «зависимых» потребовало новых теорий и психотерапевтических подходов, которые бы соответствовали духу времени и современному запросу на аддиктологическую помощь.

Данная статья представляет собой попытку переосмысления феномена аддикции с позиций метамодерна и выработки соответствующей новой модели работы с пациентами.

Распространённые в настоящее время представления об аддикциях сформированы поколением, активно творившем в условиях развивающегося постмодернизма. При этом, некоторые из этих представлений были рождены ещё в эпоху модернизма, а затем видоизменены в условиях нового времени. Проблема зависимости от аддиктивных агентов изучалась, осмыслялась, публиковалась в мире, не знавшем компьютеров, интернета, информационных технологий, мобильной связи, и при этом испытывавшим недоверие к традиционным реалистическим концепциям и к истинности отражения реальности человеческими органами чувств.

Для людей, которые взрослели в период развития метамодерна, хаос и эклектика, культивируемые постмодерном, стали вначале утомлять, а затем – расцениваться как опасность. В результате всё большее количество молодых прогрессивных представителей современного общества начало отказываться от постмодернистского продукта и формировать свою собственную эстетику. При этом вся совокупность взглядов и концепций стала базироваться на четырёх основаниях постпостмодернизма: виртуальности (виртуалистика), интерактивности (технообразы), сближении глобальности и локальности (глокализация), и эмоциональности (транссентиментализм) [4].

Так что же будет представлять из себя глобальное информационное пространство уже в самое ближайшее время – когда поколение метамодерна выйдет на первые роли и постепенно начнёт заменять в социуме наиболее многочисленное на данный момент поколение постмодерна? Перестав просто играть и начав осуществлять в оцифрованном мире свою жизнедеятельность, люди начинают ощущать себя его соавторами и сотворцами, и сама их жизнь в этом мире становится его частью, событием, артефактом. Интерактивная среда формирует новый принцип построения коммуникаций, главным лозунгом которого станет: «Нет – агрессии! Да – свободному диалогу!». В совершенно новом контексте возвращается потребность в создании децентрализованного и справедливого мира – глобального виртуального пространства, в котором каждый будет иметь свой «слой», отражающий его принадлежность к той или иной традиционной культуре и наиболее комфортно контенирующий его индивидуальные потребности в самоидентификации, свой собственный уникальный бренд, не дающий раствориться в потоке глобальной, усреднённой масс-культуры, и в то же время предоставляющий возможность полноценного взаимодействия с другими культурами и общемировыми ценностями посредством сети-паутины и мезоуровней.

Уже сейчас в социуме ощущается возрождающийся интерес к утраченным ценностям, к уважительному, а не ироничному цитированию образцов, лиризму, деидеологизации исторического наследия и надежде на светлое будущее. Всё более востребованным становится формирование своего рода интеллектуальной доброты во взаимоотношениях и потребность в дружбе. Формируясь online, новое отношение к миру постепенно будет переноситься в offline. Тем более, что для поколения метамодерна и виртуальный мир, и мир реальный представляют собой единое целое. Что касается старшего поколения, то те его представители, которые с интересом восприняли появление новых информационных технологий и быстро освоили пространство интернета, вскоре также незаметно для себя начнут воспринимать мир в контексте метамодернизма. И так же постепенно новые мировоззренческие тенденции будут проникать и в сознание так называемых неоцифрованных слоёв населения, так как общение с носителями метамодернистского сознания невольно требует от них примерки на себя тех или иных особенностей их ментальности.

В этих условиях аддиктология, созданная в результате обслуживания постмодернизмом вечно всё знающего, всё поучающего неизжитого модерна, постепенно утрачивает свою популярность как у людей, страдающих аддикциями, так и у аддиктологов. В частности, в последние годы нами был отмечен такой феномен, как включение медицинских работников в семантическое пространство образа крейвинга, приводящее, с одной стороны, к актуализации потребности в аддиктивном агенте у пациента при любой встрече с медицинским работником в условиях наркологического учреждения, а с другой – к нарастающей формализации взаимоотношений со стороны медперсонала, как естественной реакции на существенно возросшее давление от пациентов [5]. В результате и пациенты и их родственники ощутили разочарование в современной системе наркологической помощи, что выразилось в явной тенденции к снижению количества самостоятельных обращений, диссонирующей со статистическими данными о росте количества потребителей запрещённых психоактивных веществ.

Заметив эту тенденцию, мы попытались исследовать возможность создания психотерапии, которая бы соответствовала духу метамодерна, а значит в перспективе была бы активно востребована. В этой своей попытке мы исходили из следующих рассуждений: стремительно дискредитирующая себя массовая культура эпохи постмодернизма характеризуется производством культурных ценностей, рассчитанных на массовое потребление и на усреднённый массовый вкус, стандартизованных по форме и содержанию, продвигаемых средствами массовой информации, и предполагающих коммерческий успех. Следовательно, массовая культура должна была оказать существенное влияние на формирование как образа зависимого поведения, так и методов его терапии. Раскрытие характера данных влияний позволит выработать технологию их нивелирования, а значит и разрушения «квази» и «псевдо» представлений об аддикциях и методах их лечения, стоящих на пути выбора человеком эффективных способов управления своими аддиктивными желаниями.

В дальнейшем, в ходе повседневной психотерапевтической практики, наблюдая особенности отношения к своему заболеванию и его лечению у разных категорий наркологических больных разных возрастных групп, а также особенности построения ими отношений с врачами и парамедиками, мы пришли к созданию когнитивно-смысловой теории аддикций [6].

Согласно ей, в условиях массовой культуры такие симптомы болезней зависимости, как «аддиктивное влечение» (craving) [7] и «патологическое влечение» [8], стали рассматриваться как возможность продвижения определённых групп «антикрейвинговых» товаров – прежде всего, разнообразных антинаркотических и антиалкогольных лекарственных препаратов и видов психотерапии. Создание потребительского спроса на антикрейвинговые товары привело к формированию в сознании большинства людей представления об аддикции, как болезни, связанной с утратой контроля над влечением к аддиктивному агенту. Механизм такого образования кроется во влиянии на смысловую сферу личности соответствующего латентного идеологического уровня дискурса, транслируемого заинтересованными корпорациями при помощи «мягких» семантических механизмов (миф по Р. Барту [9]). В результате в сознании людей тяга к аддиктивному агенту стала выступать в образе некой «запредельной» сущности, проявляемой в форме душевного и даже телесного страдания от разлуки с объектом пристрастия, и потому легко подчиняющей себе волю субъекта. Поэтому освобождение от тяги стало связываться ими только с помощью «внешних сил», в частности – антикрейвинговых товаров.

Данную смысловую диспозицию мы назвали мифом одержимости крейвингом. Этот миф затрудняет осмысление пациентом проблемы аддикции, помещая его в ситуацию «выбора без выбора» – предъявляя такое разнообразие антикрейвинговых товаров, что широта ассортимента вполне маскирует полное отсутствие альтернативы в самом подходе к решению данной проблемы. Более того, данный миф воссоздаёт проблему аддикции путём предоставления любому человеку возможность бегства от социального давления через признание полного контроля своей личности со стороны аддиктивного агента. Другими словами, этот миф «подсказывает» любому желающему «легальный» способ бегства от социальных обязанностей через болезнь-аддикцию, а значит и невольно популяризирует имеющийся в социуме ассортимент различных аддиктивных агентов.

Миф одержимости крейвингом заставляет своего носителя воспринимать предмет вожделения как нечто большее, чем просто наркотик, еду, игру, и так далее, чем способствует формированию смысловой диспозиции, закрепляющей аддиктивный агент в качестве объекта, имеющего устойчивое значение для личности. Это, производное от мифа, смысловое образование конституируется в качестве «крейвинг-черты» личности, которая, задавая «зону» повышенной перцептивной активности в отношении аддиктивного агента и ассоциированных с ними раздражителей, побуждает субъекта активно выискивать социальные ситуации, способствующие её актуализации. Оказывая влияние на любую актуальную деятельность – через преградные, отклоняющие и дезорганизующие смысловые установки, – вплоть до полного изменения её мотива на мотив потребления аддиктивного агента, смысловая диспозиция способствует постоянному обогащению перцептивных схем, стереотипов движения и семантико-перцептивных универсалий, закрепляющих эффективные схемы обслуживания потребности в аддиктивном агенте.

Носитель мифа одержимости крейвингом, соотносясь с аддиктивным агентом, как бы сливается с ним воедино, тем самым превращая его в своеобразный тотем, который в любой момент можно призвать на помощь и получить всю его силу. При этом, в образно-энергетическом контексте, сам аддиктивный агент переживается, прежде всего, как сила, способная пробуждать к себе неудержимую тягу. Переживание данной мистической связи между человеком и предметом его вожделения определяет стиль мышления, который мы называем «тотемическим», видя в нём ту причину, которая заставляет зависимого человека обращаться к ритуалу, как способу специфического общения с такой существующей для него «запороговой сущностью», как тяга к аддиктивному агенту. На поведенческом уровне это проявляется в интересе пациентов к участию в различного рода антикрейвинговых парамедицинских ритуалах («кодирование», гипноз, псевдорелигиозные группы самопомощи больных и т.п.). Следует обратить особое внимание на тот факт, что определённой части аддиктов подобного рода ритуалы действительно приносят вполне ощутимые результаты. Однако не следует расценивать такого рода воздействия, как «лечение», так как всегда в таком случае временное симптоматическое облегчение тяги к психоактивному веществу в итоге оплачивается тем, что как сам аддикт, так и его окружение с каждым разом всё глубже погружаются в миф, и в итоге, фактически заменяют зависимость от психоактивного вещества на зависимость от антикрейвингового ритуала.

Исходя из приведённой теории, мы пришли к выводу, что эффективная помощь пациентам, страдающим разного рода зависимостями, может быть оказана только при условии освобождения их сознания от описанных выше патологических смысловых образований, сформированных под влиянием массовой культуры. Для этого нами была предложена когнитивно-смысловая антикрейвинговая терапия (КСАкТ) [10].

Выступая как аддиктологический метамодерн, КСАкТ, используя его основные формы работы: «романтизацию», «пост-иронию» и «колебания», помогает преодолеть имеющиеся в представлениях пациента противоречия, касающиеся аддикций и методов их лечения, заставляя сознание пациента провалиться в некую третью смысловую зону, дающую ему совершенно неожиданный ответ. Данный вид терапии постулирует ситуацию «банкротства» любых представлений, порождающих недоверие к человеческой природе. Раскачивает любые точки зрения, выводы, концепции, прямо или косвенно отвергающие способность человека к управлению своими аддиктивными желаниями, так же, как и те, которые навязывают мысль, будто бы человек является диким зверем, которого только суровые моральные и правовые запреты с перспективой сурового наказания удерживают от наркотиков, прелюбодеяния и других пороков.

Терапевтическими «мишенями» КСАкТ выступают миф одержимости крейвингом, тотемический тип мышления и крейвинг-черта личности – психологические образования, определяющие и усугубляющие зависимость от аддиктивного агента, сформированные в рамках метаязыкового мифа, приписывающего аддиктивным объектам непрямые значения способности к контролю поведения людей.

В операциональном плане, КСАкТ представляет собой комплекс смыслообразующих технологических воздействий и дидактических приёмов психологической ориентации, идущих от создаваемой ситуации, либо производимых малозаметным способом, позволяющих в обход психологических защит клиента побудить его выполнить операции по изменению смысловых и когнитивных схем, нарушающих способность осознавать себя в качестве независимого самостоятельного индивида, который может управлять собственными желаниями, связанными с аддиктивным агентом. Для этого используется модифицирующая дискурсивная практика, инициирующая семиозис, выступающий катализатором возникновения новых ориентиров поведенческих паттернов, содержание которых формируется в ходе осознания совершенства и несовершенства, истины и лжи, смысла и бессмысленности различных практик самоограничения и моделей обращения с аддиктивным агентом, нацеленных на предупреждение обострений аддиктивного желания и сглаживание негативных последствий от контакта с аддиктивным агентом.

Модифицирующая дискурсивная практика строится на принципах построения дискурса, лежащих в основе лингвистической психотерапии [11]:

·     принцип субъективности – подразумевает доминирующую роль субъекта не только в прагматике, но и в семантико‑синтаксических отношениях. «Кто слушает?», «почему?» и «зачем?» – основные вопросы, которые задаёт себе терапевт в процессе проводимой психотерапии.

·     принцип диалогичности (учёт присутствия Другого) – основан на понимании того, что дискурс всегда пронизан бессознательным вследствие того, что структурно внутри субъекта имеется Другой. В связи с этим априори принимается, что пациенты говорят больше, чем знают, не знают, что говорят, говорят не то, что произносят, думают больше, чем знают, не знают, что думают, думают не то, что осознают и так далее. Учитывая то, что под Другим нами всегда подразумевается внутренний дискурс, порождаемый мифом одержимости крейвингом, дейктическая позиция психотерапевта, при всей внешней партнёрской форме построения отношений с пациентом, директивна и активна, за счёт проводимой им модерации дискурсивного пространства. При этом решается основная задача – помочь пациенту заглянуть за горизонт представлений о собственной зависимости/независимости от аддиктивного агента.

·     принцип идеологичности – заключается в том, что искусство терапевта должно быть выше способности пациента жонглировать скрытым смыслом своего дискурса, иначе терапевт не сможет проводить осознанную стратегию воздействия и рано или поздно окажется в плену бессознательных намерений своего собеседника. Учитывая коннотативные смыслы, терапевт лучше понимает, совокупность каких бессознательных идей (содержаний, мотивов), связанных с мифом одержимости крейвингом, пропитывает речь пациента и может прямо указать на них, осуществив тем самым демистификацию совместного дискурсивного пространства.

·     принцип интенциональности – предполагает понимание сознательных и учёт бессознательных интенций пациента в качестве полиморфного субъекта высказываний. Как правило, даже небольшие по объёму фрагменты дискурса могут содержать множество различных, часто противоположно направленных и даже взаимоисключающих намерений и стремлений. Их правильная феноменологическая квалификация позволяет терапевту эффективно их использовать для вызова у пациента «колебаний» сознания.

Учитывая то, что постмодерн, ориентируясь на рассеивание, деконструкцию и пролиферацию, создаёт вокруг проблемы аддикции контексты, которые размывают суть проблемы и делают невозможным её решение, в КСАкТ в качестве основного терапевтического приёма используется ведущий метод метамодернизма – «перформатизм», представляющий собой целостное отображение действительности в сочетании с отходом от дуализма в оценках (а иногда и с полным их отсутствием) [12].

С целью достижения эффекта раскачивания между энтузиазмом модернизма и постмодернистской насмешкой в отношении аддикции («осцилляции»), в КСАкТ используются техники психологического воздействия, основанные на приёмах авангарда (неканонизированной импровизации, абсурдистских дискурсивных приёмах, диалогах расщепленного сознания, минус-приёме, антиповедении, паратракции, вербальной визуализации, языковой игре, деавтоматизированном остранении и других) [10; 13]. При этом данные техники подчинены перформатизму, что отличает КСАкТ от психодраммы Я. Л. Морено, процессуально-ориентированной терапии A. Минделла, провокативной терапии Ф. Фарелли и других методов психотерапии.

В КСАкТ, терапевт, воплощая реабилитационно-терапевтический процесс в перформатизм, заменяет аргументирование и доказательную базу презентацией: материал преподносится как рассказ, в который можно поверить, либо не поверить. Дискурс построен таким образом, что пациент не имеет иного выбора, кроме как преодолеть своё собственное недоверие и принять перформанс, представленный в терапевтическом акте. Придерживаясь формата общения аналогичного «френдингу» (добровольному и, что очень важно, дружественному интерактивному взаимодействию в социальных сетях), терапевт, используя различные методы дружеского принуждения (догматические, ритуальные или иные) временно выводит пациента из окружающего контекста и заставляет его обратиться к работе над своим отношением к аддикции. После того, как пациент к ней приступит, терапевт заставляет его отождествиться с каким-либо феноменом, действием, ситуацией, человеком, имеющим отношение к аддикции, так, чтобы он исподволь вжился в предложенную роль настолько, что начал бы «верить вопреки себе» [1]. Пациент должен ощущать дружеское принуждение со стороны терапевта, и в то же время продолжать полностью осознавать нюансы предъявленного. Это заставляет его увидеть различие между серьёзностью и отчужденностью как искусственное, заставляет его понимать, что, прикасаясь к теме аддикции, он может быть искренним, серьёзным и насмешливым одновременно, и тогда из этого необычного состояния сознания он начинает создавать новые смыслы и представления, тем самым заглядывая за горизонт возможностей.

В заключение мы посчитали необходимым обратить внимание на то, что когнитивно-смысловая теория аддикций и основанная на ней психотерапия являются частью культуры контролируемого потребления аддиктивных агентов, включающей в себя как их «беспроблемное потребление», так и полный отказ от потребления. Аддиктология, получившая своё развитие в эпоху постмодерна, старательно умалчивает, что человек способен самостоятельно определить эффективный путь освобождения самого себя от зависимости. Ею игнорируется то, что порядка 75-90% зависимых от алкоголя самостоятельно отказываются от его употребления без всякой медицинской или иной помощи [14; 15; 16]. При этом от 38 до 68% пациентов возвращаются к умеренному употреблению алкоголя [17; 18]. Аналогичным образом не упоминаются данные о том, что зависимый от наркотиков человек способен самостоятельно отказаться от их употребления (например исследования Ли Н. Робинс, показавшие, что 88% мужчин-военнослужащих, приобретших героиновую зависимость во Вьетнаме, после возвращения в США и исключения негативного социального окружения, отказались от употребления наркотика [19; 20; 21; 22]) и информация о том, что зависимые от наркотиков способны переходить на их контролируемое употребление на непроблемном уровне (например, исследования Н. Зинберга рекреационных потребителей героина [23]).

Исходя из того, что сознание современного человека всё острее начинает ощущать условность и ограниченность любой догматики, также, как и чувствовать искусственность и фальшь, мы твёрдо уверены, что решение проблемы аддикции требует от пациента многоаспектного и свободного восприятия в толковании и себя и своей зависимости, без удержания сознания в жёстких рамках. В этом случае у него появляется возможность открытия своего собственного пути решения аддиктивной проблемы, максимально соответствующего его индивидуальности.

Чтобы такой поиск смог осуществиться как можно быстрей и не занимать у больных годы, как это, к сожалению, чаще всего бывает, нами и предложена КСАкТ. Используя основные формы работы метамодерна: «романтизацию», «пост-иронию» и «колебания», данный вид психотерапии пробуждает у пациента способность воспринимать чувства и традиции, связанные с аддикцией и способами её лечения одновременно серьезно и отстранённо-иронично, на фоне постоянного колебательного перехода от одного состояния к другому. Добровольное и дружественное взаимодействие, составляющее атмосферу КСАкТ, позволяет пациенту заглянуть за установленную им самим границу своей несвободы от аддиктивного агента, заинтересоваться тем, что за ней может находиться, каким образом её можно перейти, и, фактически играя и получая порцию позитивных эмоций, передвинуть эту границу, опираясь на процессы самоорганизации своей личности. При этом он узнаёт и получает возможность самостоятельного выбора необходимых посредников из имеющегося в социуме арсенала медико-психо-социальных возможностей, применение которых максимально отвечало бы запросам его личности.

Список литературы

1. Timotheus V., Van Den Akker R. Notes on Metamodernism // Journal of Aesthetics & Culture. – 2010. – Т. 2.

2. Friedlander Paul Plato: An Introduction [Book]. – [s.l.]: Princeton University Press, 2015.

3. Herman Louis Beyond Postmodernism: Restoring the Primal Quest for Meaning to Political Inquiry [Journal] // Human Studies. – 1997. – 1: Vol. 20. – pp. 75-94.

4. Митрошенков О.А. Что придет на смену постмодернизму? // Интернет ресурс: “Интернет-награда "Просветитель России"” – URL: http://prosvetitel.blagorussia.ru/prosvetiteli/cto-pridet-na-smenu-postmodernizmu

5. Гребенюк, А.А., Носовцов, А.Е., Бровко, К.А. Непсихотические психические расстройства у бывших участников программы ЗПТ и их влияние на мотивацию к прохождению медицинской реабилитации / А.А. Гребенюк, А.Е. Носовцов, К.А. Бровко // Проблемы современной науки и образования. – 2016. – №19 (61). – С. 97-103. – doi:10.20861/2304-2338-2016-61-001

6. Гребенюк А.А. Основные положения и базовые понятия когнитивно-смысловой теории аддикций / А.А. Гребенюк // Ученые записки Крымского инженерно-педагогического университета. Педагогические науки. – Симферополь: НИЦ КИПУ, 2016.

7. Dodes L.M. Compulsion and addiction / L.M. Dodes // J. Am. Psychoanalytic. Ass. – 1996. – Vol. 44. – P 815-835.

8. Альтшулер В.Б. Патологическое влечение к алкоголю / В.Б. Альтшулер. – М.: Медицина, 1994. – 216 с.

9. Барт Р. Мифологии. – М.: Академический Проект, 2008, – с.276.

10. Гребенюк А.А., Носовцов А.Е. Теоретико-психологические основы и методика проведения Когнитивно-Смысловой Антикрейвинговой Терапии // Проблемы современной науки и образования. 2016. №17 (59). С. 103-112. doi:10.20861/2304-2338-2016-59-002

11. Калина Н.Ф. Лингвистическая психотерапия. – К.: Ваклер, 1999. – 282 с.

12. Eshelman R.: Performatism, or the End of Postmodernism. In: Anthropoetics Vol 6, No 2. – 2001 / URL: http://www.anthropoetics.ucla.edu/ap0602/perform.htm

13. Чипизубова М.И. Дискурсивные приемы театра авангарда как разновидность коммуникативного семиозиса: дис. ... канд. филол. наук: 10.02.19 / Чипизубова Марина Ивановна. – Краснодар, 2004. – 161 c.

14. Grinspoon Lester Treatment of Drug Abuse and Addiction, Part III // The Harvard Mental Health Letter – Volume 12, Number 4, October 1995, – page 3.

15. Hans-Jürgen Rumpf, Gallus Bischof, Ulfert Hapke, Christian Meyer, Ulrich John. Stability of remission from alcohol dependence without formal help / DOI: http://dx.doi.org/10.1093/alcalc/agl008 – p. 311-314

16. NIAAA Spectrum. Alcoholism Isn’t What It Used To Be – Volume 4, Issue 3 – September 2012 / URL: http://web.archive.org/web/20121018014457/http:/ /www.spectrum.niaaa.nih.gov/features/alcoholism.aspx

17. Adamson S.J., Heather N., Morton V., Et al. Initial preference for drinking goal in the treatment of alcohol problems: II. Treatment outcomes // Alcohol & Alcoholism. – 2010. – Vol. 45., № 2. – P. 136-142.

18. Sobell L.C., Cunningham J.A., Sobell M.B. Recovery from alcohol problems with and without treatment: prevalence in two population surveys // American Journal of Public Health. 1996. № 86. P. 966–972

19. Robins, L.N. A Followup of Vietnam Drug Users. // Special Action Office Monograph, Series A, No. 1. / Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, – 1973. 

20. Robins, L.N. The Vietnam Drug User Returns. // Special Action Office Monograph, Series A, No. 2. / Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, – 1974.

21. Robins, L.N., Davis, D.H., Goodwin, D.W. Drug use in U.S. Army enlisted men in Vietnam: a follow-up on their return home. // Amer. J. Epidemiology, – 99:235-249. – 1974.

22. Robins, L.N., Helzer, J.E., Hesselbrock, M. & Wish, E. Vietnam veterans three years after Vietnam. // In Yearbook of Substance Abuse / ed. L. Brill & C. Winick. / New York: Human Sciences Press. – 1979.

23. Zinberg N. Наркотик, установка и окружение / N. Zinberg – М., «СПИД Фонд Восток-Запад», 2002. – 216 с.

© А.А. Гребенюк, А.Е. Носовцов, 2016. ¹

___________________________

¹ Гребенюк А.А. Носовцов А.Е. Когнитивно-смысловая теории аддикций и её применение в психотерапии, основанной на культуре метамодерна. // WORLD SCIENS: PROBLEMS AND INNOVATION сборник статей YI Международной научно-практической конференции. В 2 ч. Ч.1 – Пенза: МНЦС «Наука и Просвещение». 2016. с. 275-282.